...
Посмотрел я: действительно, тут были только пассы моей матери и двух
наших знакомых, ехавших с нами, - у меня мороз пробежал по коже.
- Меня без вида не пропустили бы в Таурогене.
- Bereits so4, только дальше-то ехать нельзя.
- Что же мне делать?
- Вероятно, вы забыли в кордегардии, я вам велю заложить санки,
съездите сами, а ваши пока погреются у нас. - Heh! Kerl, lass er mal den
Braunen anspannen5.
Я не могу без смеха вспомнить этот глупый случай, именно потому, что я
совершенно смутился от него. Потеря этого паспорта, о котором я несколько
лет мечтал, о котором два года хлопотал, в минуту переезда за границу,
поразила меня. Я был уверен, что я его положил в карман, стало, я его
выронил, - где же искать? Его занесло снегом... надобно просить новый,
писать в Ригу, может ехать самому; а тут сделают доклад, догадаются, что я к
минеральным водам еду в январе. Словом, я уже чувствовал себя в Петербурге,
образ Кокошкина и Сахтынского, Дубельта и Николая бродили в голове. Вот тебе
и путешествие, вот и Париж, свобода книгопечатания, камеры и театры... опять
увижу я министерских чиновников, квартальных и всяких других надзирателей,
городовых с двумя блестящими (248) пуговицами на спине, которыми они смотрят
назад... и прежде всего увижу опять небольшого сморщившегося солдата в
тяжелом кивере, на котором написано таинственное "4", обмерзлую казацкую
лошадь. Хоть бы кормилицу-то мне застать еще в "Тавроге", как она говорила.
Между тем заложили большую печальную и угловатую лошадь в крошечные
санки. Я сел с почтальоном в военной шинели и ботфортах, почтальон
классически хлопнул классическим бичом - как вдруг ученый сержант выбежал в
сени в одних панталонах и закричалг
- Halt! Halt! Da ist der vermaledeite Pass6, - и он его держал
развернутым в руках.
Спазматический смех овладел мною.
- Что же вы это со мной делаете? Где вы нашли?
- Посмотрите, - сказал он, ваш русский сержант положил лист в лист, кто
же его там знал, я не догадался повернуть листа...
|
