«Дикий помещик»

Несколько раз он
ослабевал, но как только почувствует, что сердце у него начнет
растворяться, сейчас бросится к газете "Весть" и в одну минуту ожесточится
опять.
- Нет, лучше совсем одичаю, лучше пусть буду с дикими зверьми по лесам
скитаться, но да не скажет никто, что российский дворянин, князь
Урус-Кучум-Кильдибаев, от принципов отступил!
И вот он одичал. Хоть в это время наступила уже осень и морозцы стояли
порядочные, но он не чувствовал даже холода. Весь он, с головы до ног,
оброс волосами, словно древний Исав, а ногти у него сделались, как
железные. Сморкаться уж он давно перестал, ходил же все больше на
четвереньках и даже удивлялся, как он прежде не замечал, что такой способ
прогулки есть самый приличный и самый удобный. Утратил даже способность
произносить членораздельные звуки и усвоил себе какой-то особенный
победный клик, среднее между свистом, шипеньем и рявканьем. Но хвоста еще
не приобрел.
Выйдет он в свой парк, в котором он когда-то нежил свое тело рыхлое,
белое, рассыпчатое, как кошка, в один миг, взлезет на самую вершину дерева
и стережет оттуда. Прибежит, это, заяц, встанет на задние лапки и
прислушивается, нет ли откуда опасности, - а он уж тут как тут. Словно
стрела соскочит с дерева, вцепится в свою добычу, разорвет ее ногтями, да
так со всеми внутренностями, даже со шкурой, и съест.
И сделался он силен ужасно, до того силен, что даже счел себя вправе
войти в дружеские сношения с тем самым медведем, который некогда
посматривал на него в окошко.
- Хочешь, Михаиле Иваныч, походы вместе на зайцев будем делать? -
сказал он медведю.
- Хотеть - отчего не хотеть! - отвечал медведь, - только, брат, ты
напрасно мужика этого уничтожил!
- А почему так?
- А потому, что мужика этого есть не в пример способнее было, нежели
вашего брата дворянина. И потому скажу тебе прямо: глупый ты помещик, хоть
мне и друг!
Между тем капитан-исправник хоть и покровительствовал помещикам, но в
виду такого факта, как исчезновение с лица земли мужика, смолчать не
посмел. Встревожилось его донесением и губернское начальство, пишет к
нему: "А как вы думаете, кто теперь подати будет вносить? кто будет вино
по кабакам пить? кто будет невинными занятиями заниматься?" Отвечает
капитан-исправник: казначейство-де теперь упразднить следует, а
невинные-де занятия и сами собой упразднились, вместо же них
распространились в уезде грабежи, разбой и убийства. На днях-де и его,
исправника, какой-то медведь не медведь, человек не человек едва не
задрал, в каковом человеко-медведе и подозревает он того самого глупого
помещика, который всей смуте зачинщик.
Обеспокоились начальники и собрали совет. Решили: мужика изловить и
водворить, а глупому помещику, который всей смуте зачинщик,
наиделикатнейше внушить, дабы он фанфаронства свои прекратил и поступлению
в казначейство податей препятствия не чинил.
Как нарочно, в это время чрез губернский город летел отроившийся рой
мужиков и осыпал всю базарную площадь. Сейчас эту благодать обрали,
посадили в плетушку и послали в уезд.
И вдруг опять запахло в том уезде мякиной и овчинами; но в то же время
на базаре появились и мука, и мясо, и живность всякая, а податей в один
день поступило столько, что казначей, увидав такую груду денег, только
всплеснул руками от удивления и вскрикнул:
- И откуда вы, шельмы, берете!!
"Что же сделалось, однако, с помещиком?" - спросят меня читатели. На
это я могу сказать, что хотя и с большим трудом, но и его изловили.
Изловивши, сейчас же высморкали, вымыли и обстригли ногти. Затем
капитан-исправник сделал ему надлежащее внушение, отобрал газету "Весть"
и, поручив его надзору Сеньки, уехал.
Он жив и доныне. Раскладывает гранпасьянс, тоскует по прежней своей
жизни в лесах, умывается лишь по принуждению и по временам мычит.


1869